Русский акцент - Страница 98

Сказать, что в свой преподавательский дебют в Израиле (преподавание на курсах в Бер-Шеве не шло в актив, т. к. там оно велось на русском языке) Борис паниковал и нервничал, означало сказать ничего. Он стоял в небольшой аудитории перед тремя десятками своих студентов: при этом у него дрожали руки, холодела спина и ощущалась сильная вибрация в коленях. Бывший доцент столичного института, на поточной лекции у которого в многоступенчатой аудитории восседали полторы сотни студентов, сейчас чувствовал себя явно не на высоте, несмотря на то, что лекторская трибуна, за которой он стоял, несколько возвышала его в аудиторном пространстве. Ситуацию обострял ещё и факт того, что в дополнение к плановым студентам его слушателями являлся ряд сотрудников его института, которые за год обучения получали базовые знания по геодезии, которые были им нужны для общего понимания, правильной оценки ситуации и принятия необходимых решений в своей работе. Как правило, это были работники отдела кадров, бухгалтерии, информационной службы и др. Борису, прежде всего, не хотелось опозориться именно перед ними, перед людьми, с которыми он вместе работал. Оскандалиться не в умении нести разумное, доброе и вечное, не в профессионализме учительствовать, а в неспособности и в некой беспомощности правильно выразить излагаемое на иврите.

Опасения были совсем не беспочвенны. Так получилось, что из института в школу он ехал на машине вместе со своим сотрудником, которого звали Шевах. Он приехал в Израиль двадцать лет назад из Вильнюса, в котором закончил исторический факультет университета и работал в институте сотрудником архива. Во время поездки Борис от всё более и более подступающего волнения перед первым занятием забыл, как именуется на иврите слово, определяющее тему занятия. На русском языке оно означало не что иное, как «нивелирование». Не долго думая, Борис решил спросить об этом у Шеваха, который знал иврит не хуже русского языка. Шевах подошёл к ответу на вопрос более чем скрупулёзно. Прежде всего, он сказал Борису, что слово «нивелировать» переводится на иврит как «леазен». Тут же обстоятельный Шевах счёл своим священным долгом добавить:

– Послушай, Борис, только упаси тебя бог, вместо слова «леазен» произнести «лезаен».

Лучше бы Шевах не провозглашал бы этого логоса. Когда в СССР шёл незабвенный сериал «Семнадцать мгновений весны», Шевах уже жил в Израиле. Поэтому, он не мог слышать голос Копеляна за кадром, который возвестил: «Штирлиц знал, что лучше всего запоминается последняя фраза», поэтому и оказал Борису услугу, которую иначе, как медвежьей не назовёшь. Дело в том, что последнее, сказанное им, слово «лезаен» означало в культурном переводе не что иное, как «совокупляться» или в современной трактовке этого понятия «трахаться». Так или иначе, но взволнованный Борис решил вначале назвать своим студентам тему занятия. Он хотел сказать:

– Сегодня, леди и джентльмены, мы должны пронивелировать….

Поскольку по ошибке он употребил, второй вариант слова, от которого предостерегал его Шевах, то в его устах фраза прозвучала следующим образом:

– Сегодня, леди и джентльмены, мы должны совокупляться…

Занятие только началось и в аудитории ещё не стих шумок, продолжающийся обычно после перемены. Прошло несколько секунд после того, как Борис произнёс, ставшее потом нарицательным по отношению к нему, предложение. Шум стих, и в аудитории установилась настороженная тишина, которую через мгновение взорвал всплеск оглушительного хохота, который не прекращался не менее пяти минут. В какой-то момент один из студентов, сидящий в конце аудитории, сквозь конвульсии прорвавшегося смеха громко прокричал на гортанном иврите:

– Но это делают только ночью.

На что, не понимающий причину громового смеха, будучи уверенный, что речь идёт всего навсего о нивелировании, растерянный Борис ответил:

– Ничего страшного, мы проделаем это сейчас.

Разумеется, эта устрашающая фраза вызвала новый приступ веселья, которое не стихало, пока со своего места не поднялся начальник планового отдела, который сквозь выступающие слёзы, не объяснил студентам, что уважаемый лектор в силу недавнего пребывания в стране ещё не прочувствовал разницу между схожим фонетическим звучанием слов «леазен» и «лезаен».

Оставшиеся часы занятий прошли плодотворно, во многом благодаря полученному заряду бодрости. Борис уверенно объяснял студентам устройство приборов, рассказывал о принципах измерения и обработке их результатов. Однако слух о казусе, произошедшего с ним во время первого занятия, мгновенно разлетелся по институту. Дошло до того, что даже генеральный директор при встрече дружески потрепал его по плечу и не без улыбки сказал:

– Ну, Борис, ты просто молодец! Я знал, что ты талантливый человек, но только сейчас понял, что не только в области геодезии.

В общем, про этот полуанекдотичный инцидент Борису вспоминали ещё много лет, что, однако, не помешало ему в будущем снискать славу хорошего преподавателя.

Когда Борис работал в Москве, на кафедре у них ходило крылатое выражение, что, мол, хорошо преподавать в университете при условии, чтобы там не было студентов. На самом деле, Борис любил своих студентов, отдавая себя без остатка делу их качественного обучения. По этому поводу, на факультете в Москве шутили:

– Когда преподаёшь какую-то дисциплину, то начинаешь понимать то, чему ты учишь.

Как и в каждой шутке, и в этой есть доля правды, причём не малая. Правда состоит в том, что, обучая других, ты глубже вникаешь в предмет, докапываясь до таких невидимых подводных течений в нём, что, практически приводит к всецелому осмысливанию того, что ты преподаёшь. В преломлении к преподавательской деятельности в Израиле, Борис совершенствовал не столько своё педагогическое мастерство, которое за годы работы в Москве освоил достаточно хорошо, сколько изложение своих мыслей на иврите. Процесс шёл не так быстро, как хотелось. Поэтому, он в начале каждого учебного года при знакомстве с новым набором учащихся совершенно искренне говорил им: