Русский акцент - Страница 97

Вернувшись с военной базы, Борис засел с Наташей решать математические задачи, которые ей задали в школе. Он терпеливо объяснял дочери принцип решения простейших уравнений. Его педантичное разжёвывание, к ликованию дочери, прервал настойчивый телефонный звонок. Когда Борис поднял трубку, в ней прозвучал хрипловатый голос, почивающего на пенсии, Алекса Зильберштейна:

– Борис, добрый вечер! Как дела? Надеюсь, что не очень помешал?

– Да вот, в данный момент пытаюсь преподавать своей младшей дочке азы, самой что ни есть, элементарной математики.

– Именно по этому поводу я и звоню, – почему-то обрадовался Алекс, – тебе, наверное, за это обучение деньги не платят.

– Знаете, Алекс, моя Наташка, – удивился Борис прозвучавшему вопросу, – на частного преподавателя пока денег не заработала.

– Вот я и предлагаю тебе, – восторженно заявил Алекс, – заняться преподавательской деятельностью, которая будет достойно оплачиваться.

– Что-то я не очень понимаю, – изумился Борис, – на какую такую деятельность вы меня направляете?

В ответ Алекс проинформировал Бориса, что в пригороде Тель-Авива уже долгое время функционирует геодезическая школа, которая после годичного обучения выпускает техников-геодезистов. Ему, Борису, предлагается вести там практические занятия по геодезии, которые включают в себя изучение геодезических приборов и методов измерений в полевых условиях. Конечно же, проведение практических занятий являлось явным понижением статуса, как учёного звания Бориса, так и его квалификации. В московском институте, где он преподавал, для проведения такого рода занятий, у него были два ассистента. Причём это было в высшем учебном заведении, где Борис преподавал цикл сложнейших теоретических дисциплин. А тут ему предлагают какую-то геодезическую бурсу, сопоставимую по советской градации с ремесленным училищем.

С другой стороны, это была своего рода подработка, связанная с преподаванием, с деятельностью, которой он занимался большую часть своей жизни. Это было первое. Во-вторых, Борис справедливо полагал, что в процессе работы со студентами ему удастся в значительной мере продвинуть знание иврита. В конце-концов, в-третьих, в результате этой, не такой уж плохой и нужной, работы, у него появится существенный довесок к зарплате, что в условиях погашения взятой ипотеки было совсем немаловажным. Ещё одним плюсом являлось то, что ему совершенно не надо было готовиться к занятиям: устройство и работу с геодезическими приборами он знал лучше, чем ученики ортодоксальной ешивы нужные им разделы Торы и Танаха. К тому же, очень удобно было, что занятия в школе начинались в четыре часа пополудни, в то время, как Борис заканчивал работу у себя в институте в половине четвёртого, а поездка на машине до места назначения не превышала четверти часа. Платили по университетским меркам не так уж и много: всего тридцать шекелей в час. Но учитывая, что Борис должен был преподавать два раза в неделю, по четыре часа в день, в итоге помесячно набиралась сумма, равная почти в тысячу шекелей, которая даже немного превышала размер выплаты по ссуде. И это в то время, когда многие репатрианты брались за любую неквалифицированную, чтобы не сказать, грязную, работу по тарифу в пять шекелей в час.

Борис помнил, как он с Эдуардом взял, в виде так называемой «халтуры», подработку, которая заключалась в топографической съёмке местности. Мало того, что местность являла собой мусорную свалку, так работа производилась ещё и в субботу, в шабат, святой для евреев день, когда всеми канонами иудаизма, работа в этот день категорически запрещалась. Счастье, что идеологи того самого иудаизма, свалку в этот, равно, как и в другой день, не посещают. Два доктора наук проигнорировали теологические запреты, вдыхая при этом не совсем парфюмерное амбре пищевых и прочих отходов, занимались картографированием дурно пахнущего объекта. Мажорно настроенный Эдуард уже прикидывал, как он обставит свою спальню новой мебелью, купленной на заработанные деньги. На поверку, за работу, реальная стоимость которой тарифицировалась не меньше, чем в пять тысяч шекелей, предприимчивый работодатель заплатил Борису и Эдуарду по двести шекелей. Жаловаться было некому, так как по своей неопытности они никакого письменного договора не составляли. Таким образом, преподавательская работа, которая в терминологии новых репатриантов формулировалась как чистая, имела неоспоримые преимущества.

Во всей этой геодезической «шабашке» имелся ещё один скрытый нюанс, который мог обернуться как для Бориса, так и для Эдуарда огромными неприятностями. Оказалось, что государственным служащим Израиля было категорически запрещено выполнять работы по специальности в частном секторе. Игнорирование этим запретом каралось вплоть до увольнения с государственного предприятия и с невозможностью работать в нём в дальнейшем, т. е. получением, своего рода, «волчьего билета». Получение такого звериного удостоверения никоим образом не входило в планы Бориса и Эдуарда. Просто они и понятия не имели о существовании этого табу. Работа же в учебном заведении, особенно в должности преподавателя, не только разрешалась, а даже и, в некоторой степени, поощрялась. Считалось, что ведущие специалисты различных инженерных, экономических и финансовых служб, совмещая свою работу с преподавательской деятельностью, внесут весомый вклад в повышение уровня учебного процесса. Для окончательного оформления всех формальностей требовалось только разрешение управления государственной службы, которое Борис получил без всяких излишних проволочек.