Русский акцент - Страница 72

– Внимание, евреи, с вами говорит Яша Кацман. Я приехал к вам из США, из самого Бруклина, в котором находится знаменитый Брайтон Бич. Чтоб всем было так хорошо, как мне там. Но хочу сказать, что здесь, у вас в гостях, мне ещё лучше. У нас в Америке есть всё, но у нас нет такой еврейской дружбы, как у вас. У нас есть «барбекю», где у мангала хлопочут максимум четыре человека, но у нас нет такого тесного соприкосновения, такого тёплого контакта, как у вас.

Бородач поднял руку с водочной бутылкой вверх и раскатисто выкрикнул:

– Русские евреи! Я завидую вам, я люблю вас! Лехаим!

Борис ещё не знал, что когда через пять лет он приедет к своему другу Володе в Нью-Йорк, тот будет праздновать свой день рождения. В этот день у него соберутся гости, его друзья, русско-американско-еврейского покроя. Первое, что поразило Бориса там, это купленная им в славном городе Атлантик-Сити бутылка прославленной шведской водки «Абсолют». Когда гости уже сидели за столом и наперебой расхваливали качество американских продуктов и спиртных напитков, Володина жена Галя пальцем поманила его на кухню и спросила:

– Послушай, Боря, зачем ты привёз водку из Израиля. Мне как-то неудобно ставить её на стол.

– А что случилось, Галя, – растерянно спросил он, ещё не признаваясь, что алкоголь куплен в специализированном американском магазине.

Галя молча вынула бутылку из холодильника: она вся была покрыта снежным наростом. Жена его друга была по образованию химиком и хорошо знала, что хорошая водка замерзает в холодильнике только при очень-очень низкой температуре, но никак при существующей в – 5 градусов. Вывод напрашивался один: водка была разбавлена. Борису осталось показать Гале случайно сохранившийся у него чек, свидетельствующий, в каком магазине была приобретена бутылка.

Но ещё больше поразило Бориса то, о чём говорили за американским столом его земляки. Вроде бы и общество было приличное, все собравшиеся, как и его друг, работали программистами в серьёзных фирмах, получая там солидную зарплату, а беседа велась, в сущности, о том, что измеряется в денежном эквиваленте. Вначале каждый расхваливал свой автомобиль: Кадиллак, Понтиак, Бьюик или Шевроле, не забывая прихвастнуть о его стоимости, разумеется, считалось, что чем выше цена, те престижнее машина. Потом обсуждению подверглись купленные дома, и здесь высшим мерилом являлись заплаченные за них деньги. Далее разговор вёлся об интерьере домов, проговаривались все детали мебельного декора комнат и кухни. Борис попивал свой коньячок и многозначительно переглядывался с Татьяной, они как бы говорили друг другу:

– Теперь ты понимаешь, о чём говорят русские «янки»? Вот тебе и американская мечта.

Вдруг кто-то из присутствующих вспомнил, что за столом сидят гости из Израиля и Борису предоставили слово для здравицы в честь именинника. Он же, чувствуя себя не в своей, как говорят, тарелке, обвёл всех каким-то пристрастным взглядом и, подняв свой фужер с недопитым коньяком «Хеннесси», начал свою тронную речь:

– Уважаемые леди и джентльмены! Я сижу за этим столом уже более часа, и всё время слышу фразу «у нас в Америке». Это похвально, что вы превозносите мощную державу, в которую имели счастье эмигрировать. Я же никогда не говорю «у нас в Израиле», в который в отличие от вас не эмигрировал, а репатриировался, как, в сущности, и подобает лицу еврейской национальности. Но сегодня я просто вынужден сообщить вам, что, если уже на то пошло, то «у нас в Израиле» в супермаркете разбавленную водку, каковую мне отпустили «у вас в Америке», не продают.

Татьяна, почувствовав, что её муж теряет контроль над собой и сейчас наговорит гостям кучу дерзостей, дёрнула его за отворот рубашки и прошептала так, чтобы услышали все:

– Боря, ты не у себя на кафедре. Лекцию прочитаешь потом, пора уже поздравить виновника торжества.

Похоже, что ей удалось бы разрядить обстановку, если бы кто-то, из успевших обидеться, гостей гневно не воскликнул:

– Ничего не скажешь, Владимир, грамотный к тебе друг приехал из какой-то задрипанной Израиловки нас, американцев, уму разуму учить.

Борис выстрелил свинцовым взглядом в сторону произнесшего эту тираду, неожиданно улыбнулся, снова приподнял свой фужер и быстро проговорил:

Владимир! За тебя, дорогой! Может быть, даже и за Америку, президент которой никогда бы не позволил себе пренебрежительно назвать дружественное ей еврейское государство, благодаря которому большинство из вас и оказалось здесь, Израиловкой.

Борис не спеша, с видимым наслаждением, допил свой коньяк и позволил себе продолжить:

– Вы уж простите меня еврейского провинциала, но у нас, как вы изволили выразиться, в Израиловке в день рождения не говорят о ссудах, дорогих автомобилях, бассейнах при доме и том, кто лучше устроил свой быт.

– И о чём же у вас говорят, если не о делах, связанных с финансами, – перебил его кто-то.

– Да о том, чем можно поделиться с друзьями, о детях, которые служат в израильской армии или учатся в школах и университетах, о террористических актах и войнах, в конце концов, о женщинах, в рамках дозволенного, и весёлых историях, которые порой приключаются с каждым.

Кто-то из гостей снова прервал Бориса и проникновенно сказал:

– Ты уж прости нас, Борис, никто из нас не хотел тебя обидеть и тем более оскорбить Израиль, которому мы, действительно, должны быть признательны, хотя бы за то, что он есть на белом свете. Я поднимаю тост за процветание этой милой и дорогой нам страны. Лехаим!

Тем временем пикник друзей-геодезистов подходил к концу. После сумбурного, но презентабельного выступления американского соотечественника на лесном пеньке настроение у всех было благодушно-весёлое. Но так уж принято у тех, кто родился на необъятных русских просторах: на работе говорить об отдыхе, а на досуге обсуждать рабочие будни. Юра Эпштейн вдруг вспомнил, что вчера объявили конкурс на замещение вакантной должности начальника отдела, в котором они работали. Просто всеми любимый Алекс Зильберштейн, которого в институте называли отцом русских репатриантов, через несколько недель уходил на пенсию или, как говорят, на заслуженный отдых. Алекс был для русских, если и не настоящим отцом, то полновесным еврейским пастырем, который вёл их по нелёгкой дороге абсорбции, по тяжёлой тропе устройства в незнакомом пространстве. Его рабочий день начинался с хождения по кабинетам начальства, целью которого было улучшение материального положения его русскоязычных работников. Кому-то он выбивал оплату проезда на работу, кому-то содержание автомобиля или покрытие телефонных разговоров по домашнему телефону, но самым главным его достижением являлось получение «постоянства» для всех русских работников отдела, который он возглавлял. Он неоднократно подходил к Борису и буквально заставлял его заниматься совершенствованием иврита, приговаривая при этом: