Приятную расслабленную истому Бориса прервало густое женское контральто. Вздрогнув от неожиданности, он увидел перед собой, округлый гитарный изгиб тела красивой женщины. Пышные возбуждающие очертания незнакомки, теснившейся возле окна, закрыли от Бориса морскую панораму, предоставляя возможность взглянуть на эротический ландшафт убористых грудей, вырывающихся из более чем компактного невидимого бюстгальтера. Сошедшая чуть ли не со страниц романов Оноре де Бальзак, привлекательная женщина, пристально заглянув Борису в глаза, томно проворковала:
– Я, наверное, не ошибусь, если скажу, что вы приехали из Москвы.
Получив утвердительный ответ, она, прижав наманикюренный ярким лаком пальчик к своим пухлым губам, манерно спросила:
– А вы случайно в юном возрасте не посещали детский садик № 95?
Борис, разумеется, не помнил номер дошкольного заведения, в которое каждое утро отправляла его мама, зато улица, где оно размещалось, в его памяти сохранилась, что он и озвучил своей собеседнице, сообщив, что его детский сад находился на улице Гоголя.
– Всё сходится, – радостно хохотнула бальзаковская женщина, – вас зовут Борис, а меня – Настя. Впрочем, мы познакомились много лет назад в детсадовской группе, в которой вместе и находились.
Настя бесцеремонно схватила Бориса за руку и увлекла за собой к выходу из гостиницы. Борис и оглянуться не успел, как оказался на кожаном сидении в роскошном белом «Мерседесе» рядом с Настей.
Всё произошло настолько быстро, что Борис плохо понимал, что происходит. В противовес ему Настя соображала стремительно, поведав ему, что она, истинная русачка, крещёная в деревенской церкви под Москвой, вышла замуж за лицо еврейской национальности. Надо сказать, что это лицо, которое звали совсем не русским именем Арон, было обворожительное. Было бы большим преувеличением сказать, что она безоглядно полюбила его. Полюбила, но с оглядкой на возможность с выездным Ароном покинуть просторы СССР. Последнее было определяющим в решении выйти за него замуж. Учитывая, что Арона необъятные прелести русской женщины очаровали несравненно больше, чем показная скромность еврейских девушек, сделать это было совсем нетрудно. В 1987 году цельная молодая, но смешанная по национальному признаку, пара выехала на постоянное место жительства в Израиль. Буквально через несколько месяцев после приезда психика Арона сдвинулась по фазе в сторону религиозного мракобесия. Он примкнул к одному из течений ортодоксального иудаизма со всеми вытекающими атрибутами в нём: отрастил пышную бороду, закрывающую всё лицо, носил одежду только чёрного цвета, пытался соблюдать 613 заповедей Торы, выполнению которых чуть ли не круглосуточно обучался в религиозных заведениях, называемых «ешивами». Всё это означало полный отказ от привычного уклада жизни, объявлению, можно сказать, импичмента благам цивилизации. Чашу терпения Насти переполнило требование Арона выполнять «кошерный» секс через дырку в простыне в соответствии с заповедями Торы. По мере изучения этого святого писания Арон понял, что, в сущности, иудаизм – это единственная религия, которая разрешает заниматься сексом ради удовольствия, а не ради зачатия. Несмотря на то, что некоторые раввины рекомендуют проводить половой акт в полной темноте и без полного обнажения, Арон удостоверился, что пресловутое отверстие в постельном белье является не более, чем вымышленным мифом. Однако было уже поздно, Настя без особых раздумий и угрызений совести бросила Арона, оставляя его на бесповоротное заклание на иудейский религиозный алтарь.
Белокурая «гойка», так называли неевреек в Израиле, осталась одна без каких-либо средств к продолжению бытия на чужой земле, названной кем-то святой. Всего через несколько месяцев Настя убедилась, что земля, на которой она пребывает в настоящее время, и, в самом деле, божественно заповедна. В московской жизни она, будучи не воинственной атеисткой, никогда даже близко не ощущала прикосновений Всевышнего. Здесь же, в своём иерусалимском бытие, проживая на расстоянии считанных сотен метров от Стены Плача, величайшей святыни всех иудеев мира, Настя каждое утро явственно осязала, как какие-то космические блики неторопливо пробегают по её обнажённому телу. Скорее всего эти невидимые вселенские посланники исходили от священных камней построенного царём Соломоном Первого Храма, частью которого являлась Стена Плача. Через несколько месяцев эти посланники проявились в лице солидного черноволосого господина, которого звали Давид Коэн.
Позднее Настя узнала, что носители еврейской фамилии Коэн являются потомками священников, служивших когда-то в Иерусалимском Храме. В представлении евреев именно они являются в некотором смысле иудейскими аристократами, с одним из которых она познакомилась на своём рабочем месте.
Так получилось, что с большими трудностями Настя устроилась на работу горничной в один из самых престижных отелей Иерусалима под названием «Кинг Давид». Менеджер гостиницы с удовольствием брал на эту совсем нелёгкую работу русских женщин по двум причинам. Во-первых, они в лучшую сторону отличались от смуглых израильтянок светлыми тонами симпатичных лиц, от которых исходил европейский шарм. А во-вторых, и это, пожалуй, было главенствующим, им выплачивалась зарплата в два раза меньшая, чем старожилам страны. Если учесть, что последние девять лет Настя работала начальником лаборатории в столичном научно-исследовательском институте физико-химической биологии, то работа горничной вряд являлась прыжком вверх по карьерной лестнице. Скорее совсем наоборот, это было стремительное падение вниз по ступенькам этой же лестницы. Чтобы подняться по ней, надо было владеть ивритом на достаточно высоком уровне или хотя бы знать английский язык так, чтобы с полным пониманием читать описание различных химических процессов. Но выпускница химического факультета Московского государственного университета Анастасия Морозова в списке полиглотов не числилась, а без знания этих языков о работе химика можно было и не мечтать. Зато работа горничной этих знаний не требовала, разговаривать с пылесосом, метлой и моющими средствами не предполагалось даже на родном русском языке. Настя никогда не думала, что уборка гостиничных номеров подчинена определённой технологии и осуществляется по предписанному алгоритму. Эта была тяжёлая и рутинная работа, монотонность которой просто выводила Настю из душевного равновесия. Наибольшую трудность представляла застилка постели. Чего только стоила инструкция по заправке одеяла под матрас по неизвестно кем придуманному методу под иноземным названием «au carre». В соответствии с ним следовало развернуть неподъёмное покрывало вместе с одеялом так, чтобы центральная складка была ровно посредине кровати, затем заправить его со стороны ног, подвернув и разгладив верхний край. На следующем этапе этого алгоритма нужно было взять одеяло за свисающий кончик и приложить его к верхней грани матраса. Вслед за этим, придерживая кончик одеяла на краю матраса, полагалось заправить оставшуюся часть одеяла вместе с его кончиком под матрас. Вот так непросто, не больше и не меньше. Самое интересное, что во всём этом стагнационном процессе, чуть ли не как в заводском цехе, существовала своя норма: каждой горничной за смену предписывалось убрать 12 комнат. По окончанию уборки этой поистине чёртовой дюжины номеров Настя попросту валилась с ног от усталости, и единственным её желанием было добраться до своей постели и укрыться одеялом, которое уже не надо было заправлять по ненавистному методу «au carre».