– Мы, слава Богу, живём в демократическом государстве, а не при коммунистическом режиме.
Какое отношение имеет демократия, а вместе с ней коммунистический режим к разработке геодезической инструкции, Борис так и не понял, однако счёл нужным промолчать, чтобы не вступать в бессмысленный спор. Всё недосказанное, он выразил в своём докладе, пользуясь не политическими лозунгами, а строгими математическими формулами.
Конгресс геодезистов проходил на приморской набережной Тель-Авива в одном из престижных пятизвёздочных отелей. Современный декор, мягкое освещение и добротная акустика конференц-зала создавали какую-то заметную церемонность и ненужную праздничную патетичность. В просторном и светлом холле гостиницы был устроен фуршет. Участников конференции потчевали лёгкими канапе и нежными круассанами, к которым подавались кофе, чай и прохладительные напитки. Несмотря на чуть ли не болезненное неравнодушие к кофе эспрессо, Борису хотелось выпить что-нибудь покрепче. Он заметно нервничал, от волнения на лбу выступили бисеринки пота. В Москве ему неоднократно приходилось быть докладчиком на симпозиумах различного уровня, и надо сказать, что такой взвинченности нервных клеток он там никогда не испытывал. Да и немудрено, там, в Москве он являлся носителем великого, могучего русского языка. Причём этим языком он владел настолько профессионально, что редактировал монографии, статьи и диссертации всем сотрудникам кафедры, лекции и доклады всегда читал без шпаргалок, конспектов или другого вспомогательного материала. Эта уверенность в себе однажды сослужила ему плохую службу.
Так получилось, что перед поточной лекцией, когда в аудитории сидели сто пятьдесят студентов, на кафедре праздновали день рождения одного из доцентов. Борис позволил себе в честь этого выпить рюмку коньяка, пагубное влияние которой он почувствовал чуть позже. Лекция была непростая, достаточно сказать, что при её прочтении он не менее двух десятков раз вытирал, исписанную интегральными формулами, трёхметровой длины доску. Для Бориса это было совсем не сложно, поскольку получение конечной формулы базировалось на построении логически связанных между собой математических цепочек. Однако в средине процесса вывода формулы (где-то на пятидесятой минуте лекции) эта логическая связка прерывалась по причине ввода некой математической подстановки, представляющей собой дробь, в числитель и знаменатель которой входили тригонометрические выражения с соответствующими числовыми коэффициентами. Борис всегда хранил эту злополучную дробь в голове и без особого труда по памяти писал её на доске. Но в этот раз не сложилось, видимо всё-таки маленькая доза коньяка затронула извилину, отвечающую за хранение в памяти нужной информации, и когда Борис в своей лекции произнёс добротно заученную фразу:
– А теперь, товарищи студенты, введём в предыдущее выражение подстановку, прошу записать её в ваших конспектах… – он неожиданно осёкся, с ужасом осознавая, что даже приблизительно не помнит этого подстановочного выражения.
Что было делать? Как он не старался, но вспомнить этот алгебраический многочлен просто не представлялось возможным. Впервые в жизни он пожалел, что никогда не писал конспект своих лекций. Впервые в жизни ему пришлось слукавить и сказать своим слушателям:
– Товарищи студенты! Я попрошу вас сохранять тишину, меня вызывает декан, я через несколько минут вернусь.
Борис быстро спустился с третьего этажа на второй к себе на кафедру, подсмотрел в учебнике забытое выражение и быстро вернулся в аудиторию. Окрылённый содеянным, он бодрым голосом протрубил:
– Итак, товарищи, продолжим, введём подстановку…
В этот момент он с неподдельным ужасом отдал себе отчёт, что и на этот раз не помнит элементы нужной формулы. Сказать студентам, что на сей раз его вызывают в ректорат, партком, в министерство образования или в организацию объединённых наций было равносильно объявить себя персоной «нон грата» у себя в институте. Полторы сотни студентов выжидающе смотрели на своего доцента, который, стирая обильные капли пота на лбу, тихим голосом промямлил:
– Скажу вам честно, коллеги, что числовые коэффициенты подстановки просто выветрились у меня из памяти, и я просто вынужден освежить её, заглянув в учебник.
Коллеги засуетились и, заметив его волнение, один из них прокричал:
– Да что вы переживаете, Борис Абрамович, большинство преподавателей читают нам менее сложные лекции, не отрывая взгляда от своего конспекта. Вы же всегда приходите на лекцию с пустыми руками, но зато ясно и доходчиво всё объясняете.
Другая студентка, злорадно улыбаясь и хитро поглядывая на Бориса, спросила:
– А, если я на экзамене забуду эту формулу, что будем делать, Борис Абрамович?
Борис молниеносно отреагировал:
– Что делать и кто виноват, это излюбленные вопросы русской интеллигенции, к которой, видимо, вы себя относите. В данном же конкретном случае, уважаемая, виноват я, доцент кафедры высшей геодезии и астрономии, Борис Абрамович Буткевич. Это по поводу, кто виноват. Теперь относительно, что делать? Ответ более чем простой: на экзамене при выводе этой формулы разрешаю пользоваться конспектом.
В унисон с прозвеневшим звонком громогласное «Ура-а-а!» потрясло стены аудитории, а Борис не спеша спускался к себе на кафедру, попутно задумываясь о превратностях судьбы, бренности бытия и о рюмке хорошего коньяка.
Сегодня бренность бытия разворачивала судьбу совершенно другой стороной. Симпозиум посвящался актуальным вопросам современной геодезии, поэтому в большинстве докладов рассматривались вопросы спутниковых измерении в системе GPS и разработки алгоритмов географической информационной системы GIS. Исследования Бориса заключались в получении новой формулы вычисления погрешности площадей земельных участков на основе метода теории ошибок. Борису удалось доказать, что предельная ошибка, вычисляемая по формуле, помещённой в инструкции, занижена, по крайней мере, на два порядка. На практике это означало, что все площади земельных угодий, зарегистрированные в государственной земельнокадастровом реестре, имеют значительные погрешности и, если их переизмерить современными методами, то ошибки будут достигать существенных величин. Перед Борисом стояла совсем непростая задача, на языке иврит, которым он владел весьма посредственно, чётко и логично сформулировать представительной аудитории основные положения своих исследований. В этом плане профессор Эдуард Гомельский всегда говорил: