Русский акцент - Страница 141

141

– Это, как в том анекдоте, – перебил Алину Борис.

– Мария Петровна! Ну, как вам, заслуженному человеку, коммунистке, члену парткома удалось стать валютной проституткой?

– Ну, как, как?.. Просто повезло!

– Браво, Борис! Сущая правда! – вырвалось у Алины, – вот так и мне повезло. Только не стать проституткой, а связать себя семейными узами с богатым, надёжным и симпатичным гражданином сказочного государства под названием Швейцария.

– Мне не послышалось, Алина, – полюбопытствовал Борис, – что на первое место ты поставила эпитет богатый, и только потом все остальные.

– Нет, ты всё правильно понял, – понизила голос Алина, – когда я принимала решение выходить за него замуж, во главе угла стоял его счёт в знаменитом Национальном банке Швейцарии. Я своими глазами видела, что итоговая сумма составляет там несколько миллионов франков.

– Похоже, что как в финансах, так и в романсах, у тебя нет проблем, – философски подытожил Борис.

– В денежной наличности я, действительно не нуждаюсь, – подтвердила Алина, – но проблема остаётся. Она состоит в том, что в качестве приданого я принесла своему Леону не свой острый, аналитический и рациональный ум, не свои способности к научным исследованиям и даже не свой талант мягкой, покладистой и доброй женщины, воспринимающей жизнь таковой, какой она является на самом деле. Из всех моих добродетелей, лежащих на предсвадебном алтаре, он принял только естественно-белый цвет моих волос, голубые глаза и другие женские прелести, которые, полагаю, не прошли и мимо твоего внимания.

– С финансами ясно, – согласился Борис, – а что же всё-таки с романсами?

– А вот с романсами дело дрянь, – грустно заметила Алина, – серенады под балконом моего коттеджа мне, конечно, никто не поёт. Проблема состоит в другом. Нет романтизма в моих отношениях с мужем, нет какой-то искры, которая должна поддерживать повседневное пламя, если и не любви, то хотя бы страсти, обожания и неравнодушия.

Алина хотела налить себе ещё немного бренди, но бутылка была пуста. Борис, взволнованный её повествованием, незаметно для себя, выпил бутылку не столь зелёного, сколько коричневого змия.

– Боря, – жалобно попросила Алина, – я так разжалобила сама себя, что хочу ещё выпить.

– Если женщина хочет, – рассмеялся Борис, – то приглашаю её разбудить бабье лето в гостиничный бар.

В баре царил полумрак, едва заметно рассекаемый радужной подсветкой у эксклюзивной стойки, имитированной под красный кирпич. Невидимый саксофон томно выводил грустную мелодию популярной джазовой композиции «Осенние листья». Борис заказал себе неизменный коньяк, а Алине – ярко-зелёного цвета коктейль «Мохито». Печальная и немного отрешённая джазовая мелодия слегка теребила нервные окончания и создавала благостный душевный комфорт. Алина, неспешно потягивая свой тонизирующий «лонг-дринк», прикоснулась разрумяненной щекой к лицу Бориса и мягко проговорила:

– Спасибо тебе, Боря, что привёл меня сюда. Мне хорошо в этом баре, мне хорошо с тобой.

Борис зарделся пунцовой краской и, не зная, что ответить, неожиданно для себя, выпалил:

– Алина, скажи мне, только откровенно, ты любишь своего Леона?

– Ну, Боря, вопрос, прямо скажем, не очень-то мужской, – возмутилась Алина, – но, я тебе отвечу. Если и люблю, то, как сказал поэт, странною любовью, и совсем не так крепко, как ты любишь свою жену.

– Значит, твой брак основан на холодном и беспристрастном расчёте, – заключил свои рассуждения Борис.

– Можно и так сказать, – усмехнулась Алина, – но лучше, если бы моим мужем был Борис Буткевич.

– Но, почему? – растерялся Борис, – чем я заслужил такую высокую должность?

– Во-первых, потому, что ты мне нравишься, – шепнула Аина ему на ухо, – а, во-вторых, нет, это, пожалуй, даже, во-первых, потому, что мы единомышленники, люди одной ментальности, говорим на одном языке, не только по фонетике, а и по иносказаниям и различным, одним нам понятным, сленгам, жаргонам и феням.

– Но ты же великолепно знаешь немецкий, – перебил её Борис, – он же, в конце-концов, является неотъемлемой частью твоей специальности.

– Всё это так, – отрезала Алина, – но ты не представляешь себе, как ликует моё сердце, когда я иногда слышу в говоре своих швейцарских соотечественников русский акцент.

– Я понимаю, Алина, – поддержал её Борис, – что для тебя, как, впрочем, и для меня, русский акцент это понятие не столь орфографическое, лингвистическое или этимологическое, сколько некий образ, который напоминает нам о грибке в детском саду, звуке горна в пионерском лагере или об ученической ручке с пером № 11 в первом классе.

– А ещё это пионерский галстук, белый школьный передник и комсомольский значок, – воодушевилась Алина, – а также конфеты подушечки и бисквитный торт в кондитерской, докторская колбаса и килька в томатном соусе в гастрономе, стакан газированной воды с сиропом крюшон и пирожки с ливером за четыре копейки. А ещё было бы уместно присовокупить сюда есенинскую берёзку, уральскую рябинушку и киевские каштаны.

– Да этот список можно продолжать до бесконечности, – продолжала Алина, – но, в конечном итоге, русский акцент мы впитали с молоком матери, неважно в Москве, в Киеве, в Биробиджане или в каком-нибудь Урюпинске.

– А ещё важно, – менторским тоном провозгласил Борис, – что, наверное, русский акцент в нашем с тобой контексте – это не просто речевая принадлежность к русскому народу, а, надо полагать, духовная общность людей, родившихся в одной стране.

– Боря, очнись, пожалуйста, – затормошила его Алина, – ты не на симпозиуме, а в ночном баре. Давай, лучше, выпьем за русский акцент, где бы он ни звучал, в Нью-Йорке или в Париже, в Берлине или Лондоне, в Иерусалиме или в Цюрихе. Давай, Боря, выпьем на прощание. В Львове говорят «Будьмо!», а в Тель-Авиве «Лехаим!».

141