Русский акцент - Страница 109

109

– Да уж, эти нравы, – вторил ей Борис, – там, в Москве, доцент, который вёл лекционный курс, был для студентов бог и царь. Тут же дистанция между студентом и преподавателем сокращена до минимума.

– А может быть это и хорошо, – отозвалась Нина, – может быть, это и есть то, что мы называем демократией.

– Да какая к чёрту может быть демократия, – возмутился Борис, – когда прямо сегодня в разгар лекции студент резко обрывает меня и просит объяснить ему элементарную формулу.

– Интересно, как ты вышел из этой ситуации? – спросила Нина.

– Я пытался объяснить этому малоинтеллигентному студенту, что нельзя прерывать преподавателя в средине лекции и что на перемене я отвечу на его вопрос, который, вообще, говоря, изучают ещё в школе.

– И как он отреагировал? – полюбопытствовала Нина.

– Ты даже представить себе не можешь, – гневно процедил Борис, – он злобно выкрикнул мне, что его родители платят большие деньги за обучение и по этой веской причине я должен ему объяснять материал ровно столько времени, пока его светлость не поймёт его.

– Чем же закончился этот инцидент? – осведомилась Нина.

– Да пока ничем, – выдавил из себя Борис, – я попросил его покинуть аудиторию, посоветовав ему вдогонку воспользоваться услугами частного репетитора.

– Похоже, что ты прав, Борис, – согласилась Нина, – эта демократия до хорошего не доведёт. Сегодня на лекции два молодых студента вместо того, чтобы слушать, излагаемый мною, материал, стали в упор рассматривать мои ноги.

– Прости меня, Нина, – рассмеялся Борис, – но, по-моему, ни уголовным и никаким другим кодексом это не запрещается.

– Нет уж, это ты меня прости, Борис, – яростно выпалила Нина, – эти израильские парни, как, впрочем, и их папы, рассматривают русских женщин, особенно у которых белый цвет волос, как проституток. И это, несмотря на то, что я читаю им не лекции по половым отношениям, а довольно не простой курс «строительная механика».

– Подожди, Нина, подожди, – прервал её Борис, полагая в душе, что будь он студентом, то, как и они, вряд ли бы не обратил внимания на геометрическую стройность Нининых ног, – в той прежней московской жизни качество работы преподавателя оценивалось по академической успеваемости его студентов. Не так ли?

– И что из этого следует? – взволнованно спросила Нина.

– А то, уважаемая коллега, – менторским голосом провозгласил Борис, – что в новой, уже израильской, жизни надо менять ориентиры.

– И как их прикажете менять, доктор Буткевич? – иронично справилась Нина.

– Смотрите, достопочтенная доктор Могилевская, – в тон ей ответил Борис, – итог нашей работы здесь подводится исключительно на основании того, что скажут о нас те, кого мы обучаем.

– И ты считаешь, что это правильно? – возмутилась Нина.

– Объективно это или субъективно, демократично или не демократично, – откликнулся Борис, – не нам судить. Это то, что есть, и мы с тобой должны принимать это как должное.

– Так что прикажешь смириться с этим, – вспылила Нина, – и идти на поводу у своих же студентов, наступив при этом на горло собственной песне.

– Прошу тебя, Ниночка, – улыбнулся Борис, – побереги, пожалуйста, своё горло. Ну, а если серьёзно, здесь надо выбирать середину, которую принято называть золотой.

– И, как же найти это самое золото? – деловито осведомилась Нина.

– Да не так уж и сложно, я, например, – ответил Борис, – выбрал для себя, широко применяемую в педагогике, политику кнута и пряника. Кнут мой заключается в том, чтобы строго, жёстко и объективно, без всяких послаблений, без ни какого попустительства оценивать знания студентов.

– А что тогда включает в себя пряник и как сделать, чтобы он не раскрошился? – спросила Нина.

– А это уж совсем просто, – просветлел Борис, – надо быть со студентами доброжелательным и отзывчивым, чувствовать, что они хотят от тебя и всегда быть готовым прийти к ним на помощь.

Так сложилось, что уже на следующий день хвалёным пряником чуть ли не накормили Бориса. После лекции в тени кипарисового дерева его поджидал один из его студентов, лицо которого, если и не выражало мировую скорбь, то, по крайней мере, демонстрировало страдание и печаль.

– Что с тобой, Шимон, случилось что-нибудь, – сочувственно спросил у него Борис.

– Случилось, ещё как случилось, – плаксиво заканючил он, – я получил на вашем экзамене оценку 38 (соответствует несокрушимой «двойке» по советской градации).

– Это неприятно, – согласился с ним Борис, – но от этого ещё никто не умирал.

– А вот я непременно, если и не умру, – продолжал хныкать Шимон, – то получу неизлечимую травму.

– Кто же это собирается тебя избивать, – невпопад рассмеялся Борис.

– Да вы ничего не понимаете, – не на шутку рассердился он, – отец, когда узнает о моей оценке, то непременно выгонит меня из дому.

Борис замолчал, собираясь с мыслями, чтобы ответить своему расстроенному собеседнику. Однако он, не давая Борису времени на раздумья, продолжал:

– Отец тяжело работает, чтобы оплачивать мою учёбу, а я вот взял и провалил первый же экзамен.

Ну а дальше пошли уже стандартные, свойственные студентам всего мира, которые не сдали экзамен, благие заверения:

– Да поймите, Борис, я весь семестр посвятил себя изучению геодезии, я, действительно, учился, не ходил на дискотеки, не играл в футбол и даже не встречался с девушками.

– Чем я могу вам помочь в этом случае? – участливо спросил его Борис.

Уловив в голосе своего преподавателя нотки слабины, Шимон тут же проронил:

109