Русский акцент - Страница 107

107

До сих пор, сохраняющий молчание, декан повернулся к Илане Вайс и гневно проронил:

– Я полностью и бесповоротно согласен с доктором Буткевичем. Не знаю, Илана, как вы будете вымаливать прощение у него, чтобы он, действительно, не довёл дело до суда, который вы, безусловно, проиграете.

Доводить дела до суда у Бориса не было времени, да и, честно говоря, желание пропало. Однако он понимал, что доктор Илана Вайс наезжала на него не из-за личной неприязни к нему. Он догадывался, что она просто напросто ненавидит русских репатриантов. К сожалению, среди коренного населения Израиля она была не одинока: некоторые старожилы страны не то чтобы ненавидели, а просто невзлюбили русских репатриантов. Недаром последние любили повторять фразу, перешедшую потом в расхожее клише: там (в СССР) нас называли евреями, а здесь (в Израиле) – русскими. Правда, премьер-министр Израиля Биньямин Нетаниягу, высоко оценивая влияние русской эмиграции на развитие страны, сказал:

– Вклад выходцев из бывшего СССР в экономическое, политическое и культурное развитие нашего государства настолько огромен, что без него нынешнего Израиля просто бы не существовало.

По результатам социологического опроса 68 % жителей страны считают вклад, прибывших из СССР русских евреев, в развитие страны более чем значительным. Надо полагать, что доктор Илана Вайс входила в оставшиеся 32 %, которые обвинили русских в резком росте преступности, распространении алкоголизма среди молодёжи и возрастающей трудности нахождения работы. Отчасти треть (согласно опросу) израильтян, невзлюбивших русских репатриантов, была права. Действительно, русские проститутки были вне конкуренции и пользовались большим спросом у израильтян, возможно, и у входящих в эту треть. Спрос ликероводочных изделий в израильских супермаркетах возрос на порядок по сравнению со временем, когда репатрианты ещё не добрались до Израиля. Да и что греха таить, в стране практически не было нарушений дорожных правил, связанных с потреблением алкоголя: полицейские из автоинспекции просто не понимали, что такое запах вина или водки. Что же касается работы то, несмотря на огромные трудности её нахождения, во многих областях производства русские составили конкуренцию старожилам. Никто не предполагал, что уже через десять лет количество действующих врачей в Израиле, говорящих по-русски, составит 41 %, а число медсестёр перевалит за 50 %. Ни для кого не секрет, что 35 % преподавателей математики и физики – это евреи из Советского Союза. Этот список можно было бы продолжить, однако становится понятным, что доля русских евреев в любой отрасли хозяйства Израиля довольно значительна. Большая часть приезжих из СССР являются обладателями университетских и инженерных дипломов, многие имеют учёные степени кандидатов и докторов наук, то есть, русская репатриация – образована, интеллигентна и культурна и именно поэтому является конкурентоспособной на рынке труда. Похоже, что именно это, если и не пугало, то, по крайней мере, расстраивало и сильно удручало доктора Илану Вайс.

Впрочем, свет, а тем более маленький Израиль, не сошёлся клином на таких индивидуумах, как Илана. Порукой тому, что буквально через месяц, с разницей в несколько дней, Борису позвонили из двух различных по географии мест: одно находилось к северу от Тель-Авива, другое – к югу. Это были инженерные колледжи, находящиеся в Рупине и в Беер-Шеве. Оттуда поступили два предложения, сводящиеся к одной и той же просьбе: преподавать там инженерную геодезию. На сей раз, покровитель Бориса был уже ни при чём: просто площадь Израиля всего в 1000 раз меньше площади СССР и поэтому слух о том, что на его небольших просторах появился талантливый преподаватель геодезии быстро распространился в нужных кругах. Добрая слава, или, как говорят французы, «реноме», о Борисе попала и в круги, охватывающие эти колледжи. Он не стал отказываться от этих предложений, тем более, что учебная программа в них была практически одинакова.

Теперь рабочий день Бориса значительно уплотнился. Приходилось работать, если и не от зари до зари, то уж точно от восхода солнца до позднего вечера. Он бы счёл за сумасшествие и форменное безумство, если бы в Москве ему сказали, что он будет вставать в пол пятого утра, в шесть начинать работу у себя в институте, а уже в четыре часа пополудни будет спешить в колледжи на занятия, которые будут подходить к финишу в девять вечера. Там, в Москве, привлекательная незамужняя секретарша деканата была неравнодушна к Борису и при каждом удобном случае, без всякого стеснения, прямым текстом говорила ему:

– Борис Абрамович! Я от вас хочу только одного, сделайте мне таких же красивых девочек, как ваши милые дочки.

Борис всякий раз краснел, бледнел, покрывался испариной и смущённо отвечал:

– Вы, знаете, Анжела, даже у племенного быка-осеменителя бывают осечки, в результате которых получается некондиционное потомство. Поэтому, вы уж извините, не могу взять на себя такую ответственность.

Так вот эта Анжела от нерастраченной и безответной любви к Борису составляла расписание таким образом, что лекции у него никогда не начинались раньше десяти утра. Что говорить, там он чувствовал себя белым человеком.

Нельзя сказать, что в Израиле его вдруг перекрасили в чёрный цвет, но факт остаётся фактом: в Москве его годовая преподавательская нагрузка составляла около 900 часов. Причём в советских учебных заведениях эта, так называемая, нагрузка делилась на учебную, методическую, научно-исследовательскую и идейно – воспитательную. Если последние три вида нагрузки предполагали разработку различных методических указаний и пособий для студентов, проведение научных исследований, написание статей в журналах, участие в семинарах, подготовку докладов на конференции и симпозиумы, кураторство в студенческих группах, то первая (учебная) означала аудиторную работу, т. е. собственно преподавание или, как называли её на сленге, часы у доски. Учебная нагрузка у Бориса тогда составляла менее 300 часов. Поскольку здесь в Израиле он не входил в штатный состав кафедры, а числился «почасовиком», то выходило, что он выполнял только работу в аудитории у доски. Когда Борис посчитал свою годовую учебную нагрузку в трёх колледжах, что он преподаёт, он пришёл в ужас: она составила более 800 часов, почти в три раза больше, чем в Москве, при всём том, что всё-таки его основная работа была в институте в должности начальника отдела, где он отнюдь не прохлаждался.

107