Русский акцент - Страница 105

105

– Сделайте, пожалуйста, одолжение, разрешите моему студенту продолжить экзамен. Это один из моих лучших учеников, который, извините, по естественным надобностям должен был выйти, сами понимаете куда.

– Не знаю куда, и не хочу знать куда, – злобно выкрикнула проверяющая, – да и потребности это не естественные, а самые, что ни есть низменные.

Последнюю часть своей тирады она произнесла уже на русском языке, по причине незнания, как выстроить каскад своих, как ей казалось, умных слов на иврите, предварительно определив по акценту Бориса, что и он является носителем великого и могучего. Борис понял, что спорить с этой не столь даже чопорной, сколько просто глупой дамой бесполезно и поэтому почтительно проронил:

– Я, конечно, понимаю, что порядок есть порядок и его надо соблюдать. Но всё же, очень вас прошу вас, сделайте, пожалуйста, исключение и откликнетесь на мою просьбу.

Проверяющая заслонила своей добротной фигурой дверь в аудиторию с таким видом, будто охраняла кабинет президента в вашингтонском Белом доме или в московском Кремле и яростно рявкнула:

– Да кто вы такой, чтобы мне здесь указывать? Я здесь отвечаю за всё и про всё. Уезжайте туда, откуда приехали и там устанавливайте свои законы.

– Мы с вами, кажется, приехали из одной страны, – всеми силами стараясь не сорваться, проговорил Борис, – только я из Москвы, а вы из какого-то захолустного Урюпинска, где, по всей видимости, работали завучем в провинциальной восьмилетке, где не столько учили детей уму и разуму, сколько воспитывали согласно своим деревенским мировоззрениям.

Видимо, Борис попал в точку, угадав внутренним чутьем, как её родословную, так и бывшую профессию, потому что дородная дама неожиданно завизжала:

– Немедленно убирайтесь отсюда! Я сейчас же вызову полицию!

Но Борис уж был в конце длинного коридора и слышал только отголоски её фальцетного голоса. Только лишь несчастный студент, молчаливо стоявший в коридоре, затравленно вслушивался в недоброжелательную тираду злосчастной дамы, не понимая русских слов, прозвучавших в ней.

Очередной раз Борис претерпел удивление, когда в экзаменационном отделе получил письменные работы своих студентов для проверки. Да, да, в каждом университете или колледже существовало структурное подразделение, которое занималось организационными вопросами проведения экзаменов. В нём работало никак не меньше десяти человек, которые занимались этими вопросами, а вместе с проверяющими число работников там достигало несколько десятков. Поразился Борис ещё и тому, что на титульном листе каждого из экзаменов не писалась фамилия того, кто собственно экзаменовался. Вместо неё ставился закодированный числовой индекс, расшифровку которого знал только один человек, секретарь деканата. Таким образом, первый раз в своей преподавательской жизни Борис проверял анонимные экзамены, и тем же самым образом практически полностью исключалась необъективность, тенденциозность или какое-нибудь пристрастие при проверке. Похоже, что он боялся где-то признаться самому себе, что в Москве при приёме экзаменов он иногда, независимо от своего сознания, повышал оценку студентке, которая выставляла свои стройные ноги из-под короткой мини юбки или студенту-отличнику, который на этот раз не совсем соответствовал этому определению. А бывало, что греха таить, что декан просил никоим образом не снижать оценку своему протеже или заведующий кафедрой физкультуры просил вытянуть своего спортсмена, которому надо было ехать на какие-то ответственные соревнования. При зашифрованной системе опознания экзаменующегося всё перечисленное выше просто исключалась.

Надо признаться, что в меньшей степени в Москве, а в большей – на периферии бывшего СССР, может быть и не в глобальной степени, но всё-таки существовал протекционизм при конкурсных экзаменах поступления в высшие учебные заведения. В Израиле осуществить подобное был не просто пустой номер, это было просто невозможно. И это при всём том, что евреи считаются во всём мире, если и не самой умной, то уж точно самой, что ни на есть, хитрой нацией, всегда ищущей путей обхода того, что принято по закону. Как-то под конец уходящего года (31 декабря) Борис задержался на работе до вечера, вместе с ним остался только профессор из Техниона Моше Каплан, который являлся консультантом их института по научным вопросам и один раз в неделю работал в его отделе. Когда Борис уже собрался уходить домой, профессор Каплан окликнул его и радостно провозгласил:

– Доктор Буткевич! Если не возражаете, я задержу вас ещё на несколько минут. Сегодня наступает гражданский новой год, мы с вами тесно и плодотворно сотрудничаем. Давайте проводим уходящий год.

С этими словами профессор вытащил из портфеля бутылку водки, маленькие канапе и две маленькие пластмассовые рюмочки. Увидев, что Борис внимательно рассматривает этикетку на водочной бутылке, профессор Каплан счёл своим долгом пояснить:

– Это, Борис, не что иное, как польская водка под названием «Wyborowa», выработанная из ржаного спирта высшего качества. Мои родители успели произвести меня в панской Польше, может быть, поэтому я в малых количествах пью только эту водку.

Они выпили, как полагается, за здоровье и успехи в наступающем году. Профессор Каплан был не только успешным учёным, а и приятным собеседником, поэтому задержаться всего на несколько минут не получилось. Они обсуждали с ним различные темы израильского бытия. Борис уже не помнит, как это получилось, но он, почему то, задал профессору не очень корректный по своей сути вопрос:

105