Русский акцент - Страница 89

Но Татьяна, которая ещё в раннем младенчестве лечила своих кукол всякими пластмассовыми штучками из детского «айболитовского» набора, мечтала стать только врачом. Не зря после окончания школы она два года трудилась санитаркой, занимаясь самой грязной работой по уходу за больными, ради того, чтобы заработать стаж для поступления в институт. Все эти два года после тяжёлой работы она садилась за учебники и до полуночи, без репетиторов, истязала себя подготовкой к вступительным экзаменам. Видимо, есть бог на свете, если строгим экзаменаторам хватило духу не снизить ей, лицу еврейской национальности, отличные оценки по химии и по физике. Первые годы работы только подтвердили любовь Татьяны к медицине. А теперь, в одной из самых больших клинических больниц Израиля, эта любовь к профессии постепенно трансформировалась в истинный профессионализм.

Все старшие врачи отделения признали в ней настоящего специалиста, о чём почти ежедневно докладывали профессору Моше Регеву. Порукой признания Татьяны как хорошего специалиста послужил факт, что ей доверили ночные дежурства. Дежурный врач во время своей ночной вахты, по сути дела, являлся главным врачом отделения, с той лишь разницей, что командовал он не другими врачами, а самим собой. Командовать самим собой было намного труднее, чем коллективом. Дежурный врач все решения принимал самостоятельно. Зачастую эти решения касались спасения жизни пациента. Совсем непросто работать ночью, когда в активе у тебя три медсестры, а в пассиве 36 больных, за жизнь которых ответственен только ты. На первое такое дежурство Татьяна шла, как на эшафот. Старшие врачи, как могли, подбадривали её. Им нравилась Татьяна и как врач, и как красивая женщина. Наверное, поэтому, они, уходя домой, оставляли ей номеpa своих телефонов с тем, чтобы в каких-то сложных случаях звонить им. Один из них, шутливо пригрозив ей пальчиком, поспешил заявить:

– Не переживайте, госпожа, Таня. Если что, не раздумывая, звоните. Я мгновенно примчусь, даже если буду в постели не с женой, а с любовницей.

Единственное чему изнеможённая Татьяна радовалась после изнурительного первого дежурства, это то, что ей не пришлось вытягивать своих медицинских мэтров из объятий своих жён и любовниц и что все возникающие у больных проблемы ей удалось решить самой.

Постепенно Татьяна привыкла к таким дежурствам и бремя страха и ответственности уже не так сильно давило на неё. В тоже время такие дежурства хорошо оплачивались, поэтому Татьяна старалась заполучить 5-6 ночных смен в месяц. В одно из таких дежурств в отделении неожиданно появился профессор Регев. Он величественно зашёл в кабинет дежурного врача, когда стенные часы, висевшие там, показывали десять вечера. Вежливо поприветствовав Татьяну, он торжественно заявил ей:

– Вы знаете, Таня, а ведь ваша знакомая, доктор Броня Нейман, была права. Вы за короткий период времени, действительно, стали хорошим врачом.

– Спасибо, профессор, – скромно потупилась Татьяна, – я очень стараюсь оправдать ваше доверие.

– Это очень хорошо, что стараетесь, – одобрительно согласился профессор и, резко приблизившись к Татьяне, обнял её и притянул к себе. Через лёгкую ткань голубого халата профессор ощутил упругость её, по-девичьи сохранившихся, грудей. Профессор также почувствовал, как задрожало всё естество его подопечной, как учащённо забилось её сердце. Приняв всё это за приметы зарождающегося оргазма, профессор быстро вонзил свои губы в уста Татьяны, стараясь втиснуть свой язык между её зубов. Татьяна просто оторопела от неприкрытой наглости профессора и поэтому на некоторое время впала в какую-то прострацию. Ей казалось, что всё происходящее есть не что иное, как страшный сон и что вот сейчас она проснётся и этот ужас останется в мире страшных сновидений. Никогда в жизни чужой мужчина не прикасался к ней так нагло, насильственно и цинично, как этот профессор, в котором она души не чаяла. Несколько минут понадобилась Татьяне, чтобы отойти от всеобъемлющего шока и прийти в готовность мыслить невиртуально. За это время профессор успел на вытянутых руках отнести её на топчан, который служил для осмотра больных, и начать освобождать её от бюстгальтера и трусиков. Брюки его в этот момент были приспущены и он, по всей вероятности, был готов на медицинском ложе совершить то, что проделывают на ложе супружеском. Когда профессор склонился над ней, готовясь реализовать свои самые низменные желания, Татьяна сгруппировалась, как когда-то в детстве учили её в секции спортивной гимнастики, выпростала полусогнутую ногу и нанесла ею удар в самое уязвимое место любого мужчины. В это время в незакрытую дверь кабинета буквально ворвалась медсестра, которая выкрикнула:

– Доктор, в палате № 9 больному плохо… – и тут же осеклась, увидев полураздетую Татьяну и, лежащего на полу нечленораздельного стонущего, профессора.

Татьяна, стремительно накинув на себя халат, снятого с неё бравым профессором, побежала вместе с, огорошенной от увиденного, медсестрой в палату № 9. Когда она вернулась в кабинет, профессора там уже не было, а на топчане сиротливо белел лифчик, который профессор успел сорвать с Таниной груди.

Вернувшись с этого чудовищного дежурства, Татьяна собиралась всё рассказать Борису. Но потом, зная крутой нрав своего мужа как борца за справедливость, передумала, отчётливо осознавая, что он убьёт этого профессора и одно из лучших отделений больницы останется без руководителя. Несмотря на усталость, Татьяне не спалось. Она быстро приняла душ и, выпив чашку чёрного кофе, не придумала ничего лучшего, как поговорить со своей наставницей, Брониславой Григорьевной Нейман. По дороге к ней Татьяна старалась объективно промоделировать создавшуюся ситуацию. Получалось, что де-факто, профессор, по сути дела, пытался изнасиловать свою работницу. Де-юре выходило, что этот же профессор, по истечению года её работы в больнице, должен был написать ей хорошую характеристику. Только в этом случае временная лицензия на врачебную деятельность будет заменена на постоянную. Год Татьяниного пребывания в больнице истекал буквально через три недели. Ни у кого из сотрудников отдела даже мыслей не возникало, что Татьяна может быть уволена. Формальная логика диктовала, что для восстановления хоть какого-нибудь статус-кво, она должна немедленно отдаться профессору, и чем раньше, тем лучше для неё. Однако именно этот путь она отвергала подчистую. Доктор Татьяна Буткевич готова была остаться без характеристики, без лицензии и даже без работы, но никоим образом не стать женщиной, которая продаётся за блага, выраженные материально.