Русский акцент - Страница 63

Белый «Мерседес» в котором сидели Настя и Борис довольно долго крутился по узкому серпантину тель-авивских улиц, пока, наконец, не попал на приморское шоссе. Проехав по нему несколько километров, машина резко свернула в сторону и въехала в зелёный оазис, состоящий из сплетений пальмовых и кипарисных деревьев. На зелёном фоне дорожного знака, который Борис заметил через ветровое стекло, белыми буквами было написано «KFAR SHMARYAHU». Это было название населённого пункта, куда они въехали. В дословном русском переводе оно звучало как деревня Шмарьягу. На самом деле эта деревня меньше всего напоминала какое-нибудь село в средней полосе России. Своей роскошной субтропической растительностью она скорее напоминала Гурзуф или Коктебель в Крыму, но поразительно отличалась от них своей урбанистикой. Между пальмами, кипарисами и живыми изгородями, опоясанными цветами всех оттенков радуги, выглядывали бордовые крыши роскошных вилл и белоснежные фасады помпезных особняков. Борис не знал, что именно в этом посёлке живёт элита израильского общества: высокопоставленные чиновники правительственного уровня, крупные бизнесмены и артистические знаменитости. А ещё Борис не ведал, что его детсадовская подружка в прошлом, а сегодня, быстро разбогатевшая бизнесвумен Настя Морозова, арендует скромный коттедж в этом эксклюзивном посёлке. Когда она припарковала машину у шикарного двухэтажного коттеджа и, подхватив Бориса под руку, провела его в огромный салон с камином, ажурными фонтанчиками и дивной мягкой мебелью, ему показалось, что он находится в каком-то заморском дворце. Вдобавок ко всему в доме находилась красочно оформленная кухня, джакузи, пять спален, три туалета, две ванные комнаты, небольшая сауна, бильярдная, кабинет и два балкона. Такого жилищного декора Борис не видел даже в кино. Он как-то боязливо заглянул в Настины зелёные глаза и также робко спросил:

– Прости, Настя, но не хочешь ли ты сказать, что живёшь в этих царских хоромах совсем одна.

– Представь себе, Боренька, что одна, одинешенька, – подтвердила она улыбаясь, – и при этом совсем не чувствую себя заброшенной. Не верится, что ещё какие-то пять лет назад я жила в нашей белокаменной столице в однокомнатной «хрущёвке».

Пока Борис раздумывал о превратностях быстротекущей жизни, Настя выставила на роскошный журнальный столик, украшенный инкрустацией и ажурным бронзовым ободом, маленькие канапе, покрытые зернистой красной икрой, и небольшие рюмочки, к которым прилагалась запотевшая бутылка водки с красной наклейкой и белой курсивной надписью «SMIRNOFF». Борис чувствовал себя более чем скованно в причудливых светлицах этого израильского терема, ему казалось, что он присутствует на великосветском рауте в посольстве какого-то иноземного государства. Намного комфортнее было на малогабаритной московской кухоньке распивать с друзьями обыкновенную российскую поллитровку и закусывать каким-нибудь малосольным огурцом и куском бородинского хлеба, густо помазанным отечественной кабачковой икрой.

– Ну что ж дружок моего незапятнанного детства, – прервала его размышления Настя, – давай, наконец, выпьем за это самое незапятнанное, что объединяет нас.

Не давая Борису опомниться, Настя налила вторую рюмку и снова не без пафоса предложила выпить за чистое и непорочное в их совместно проведённом младенчестве. Под ненавязчивым Настиным руководством темп потребления импортного «SMIRNOFF» продолжал нарастать, Борис и оглянуться не успел, как дно бутылки уже отчётливо просматривалось. Борис смотрел на пышную, кровь с молоком, роскошную блондинку, сидящую напротив него, и ему совсем не верилось, что их вместе высаживали на горшки в дошкольном заведении № 95 города Москвы. Словно угадывая направление его раздумий, Настя присела рядом и раскрыла потрёпанный видавший виды, украшенный виньетками альбом. Пролистав его пожелтевшие страницы, она указала Борису на чёрно-белую фотографию образца 50-х годов прошлого столетия. На фотографии хорошо просматривалась новогодняя, украшенная разноцветными игрушками, ёлка. Под ней сидела искрящаяся белая девочка-снежинка и милый надутый карапуз в облике серенького зайчика. Надев очки и взглянув на снимок более внимательно, Борис опознал в зайке, как бы сошедшего с напева незабываемого новогоднего шлягера «В лесу родилась ёлочка», себя, Бориса Абрамовича Буткевича. Что касается сказочной Снежинки, то кроме белесых волосиков, выбивающихся из-под ободка самодельной короны, ничто на схожесть с Настей не указывало. В знак подтверждения, что Снежинка на фото это именно она, Настя кокетливо прикрыла своё лицо руками, оставив на обозрение Борису только глаза, нос и губы. Поразительно, но сомнений быть не могло: подобие было полным.

– Ой, Боря, я такая пьяная, у меня кружится голова, – неожиданно прошептала Настя, прильнув своей головой к его плечу. Она обвила руками шею Бориса и, прикрыв ярко подкрашенные глаза, на несколько мгновений застыла. Затем, словно стряхивая давно забытые детские воспоминания, встрепенулась, взобралась Борису на колени и стала безотрывно и беспорядочно целовать его. Её пухлые и жаркие губы буквально впивались Борису в щёки, в нос, в глаза и в шею, пока не достигли, наконец, его губ. Тут уже Настя без всяких сантиментов бесцеремонно проникла своим язычком ему в рот и стала медленными круговыми движениями прикасаться к его языку, одновременно лаская и массируя его. Теперь голова уже закружилась у Бориса: изрядная доля алкоголя в совокупности с мастерски исполняемыми женскими ласками сделали своё, может быть, не такое уж и грязное дело. Но как бы там ни было, нервные окончания, отвечающие за половой инстинкт и сексуальное желание, были поражены неотразимыми прикосновениями Насти. Так уж бывает у мужчин: сначала при таких обстоятельствах срабатывает либидо, которое, безусловно, тормозит всё связанное с рациональной оценкой происходящего. Борис импульсивно ответил на нежности Насти и, крепко прижав её к себе, приподнял её лёгкое платье и стал поглаживать её упругие и аппетитные ягодицы. Всё это продолжалось несколько минут, пока вдруг Настя не отстранилась от него, прошептав на ухо: