Русский акцент - Страница 42

– Счастливый вы, мужчина, встречаете с женой Новый год, а я вот на работе.

– Что же это за работа такая у вас? – нервно выпалил Борис.

– Да какая уж и есть, – разоткровенничалась блондинка, – не я её выбирала, а она меня. Если сможете предложить мне другую, где столько же платят, то обязательно пойду.

Борис беспомощно теребил потухший окурок, не зная что ответить, а белокурая девушка продолжала:

– Не знаю, зачем вам это рассказываю, я ведь окончила университет по специальности структурная лингвистика, а жизнь повернулась так, что, как вы заметили, приходится осваивать другие структуры.

– Неужели не нашлось другого выхода, – неуверенно промямлил Борис.

– Да понимаете, мужчина, – дрогнувшим голосом чуть ли не выкрикнула она, – говорят в Израиле Всевышний помогает. Только вот не успели мы воспользоваться его услугами, за неделю до вылета мой муж погиб в автокатастрофе. Вот и осталась я с двумя маленькими детьми, которых надо кормить, одевать и воспитывать.

Борис поник головой и от безысходности закурил ещё одну сигарету. Он и в самом деле не знал, как помочь несчастной девушке, которая коснулась его во время своего оголённого выступления. Сам не зная почему, он написал на сигаретной пачке свой номер телефона и протянул его девушке со словами:

– Будет совсем трудно, позвоните. Кто знает, может быть, мы с женой что-нибудь и придумаем.

Она спрятала пачку в сумочку и, приветливо помахав Борису рукой, пропела:

– Пути господни и в самом деле неисповедимы, может и позвоню, а пока мне надо бежать, у меня сегодня выступления ещё в трёх ресторанах. С Новым годом!

Когда Борис вернулся к столику, заметно повеселевшая компания дружно зааплодировала. Плотские мысли, сидевшие у всех в подсознании, озвучил Аркадий словами:

– Кто бы мог подумать, что у нашей Танечки такой сексапильный муж, что именно его выбрала эта гламурная блондинка.

Ему вторила его жена Нина, самая красивая (по её собственному определению) продавщица московского ГУМ (а):

– Да он, конечно же, был фаворитом всех своих студенток у себя в институте и, наверняка, соблазнённые девушки оставались довольными.

Если бы все эти шутливые прибауточки звучали в другое время и в другом месте, Борис, наверное, подыграл бы насмешникам или искусно бы перевёл разговор в другое русло. Но сегодняшнее новогоднее бытиё находилось под воздействием всё того же «Белого медведя», который, собственно, и определял его сознание. Пристально взглянув на залившуюся пунцовой краской Татьяну, он привстал из-за стола и, сжимая пальцы в кулак, подбежал к Нине. Оркестр как раз закончил играть медленное танго, и за столом повисла удручающая тишина. Побледневший Борис вздрогнул и, волевым усилием заставив себя разжать кулак, гневно прокричал:

– Послушайте, мадам «универмаг», если в вашем торгашеском пространстве московского ГУМ (а) считалось нормой заниматься, с позволения сказать, таким низменным «гуманизмом», который оскорбляет чувства других, то я не позволю это делать по отношению к себе.

Вадим что-то шепнул на ухо Татьяне, и та с первыми аккордами нового танца подскочила к Борису и буквально поволокла его на танцевальный пятачок. Расфуфыренная певица старательно фальшивила актуальную для негевской пустыни песню Майи Кристалинской «А снег идёт», а Татьяна, положив руки на плечи Бориса, словно в караоке, вслед за солисткой пела ему на ухо:

«Мой самый главный человек,
Взгляни со мной на этот снег,
Он чист, как то, о чём молчу,
О чём сказать хочу»

Оттаявший Борис прижался к жене и нежно прошептал:

– Что же ты хочешь мне сказать, милая?

Не успела Татьяна ответить ему, как между ними буквально вклинилась Нина и, целуя руку Бориса, плаксиво пробормотала:

– Прости меня, Боренька, великодушно, бес попутал. Я не имела в виду ничего плохого. Новый год всё-таки, нельзя нам никак ссориться из-за пустяков.

– Ладно, Нина, порядок, – тихо проговорил Борис, – Бог простит.

– Ты для меня сегодня Бог, – всхлипывала Нина, – прости.

– Да уже простил, Ниночка, – воскликнула Татьяна, утирая ей слёзы и уводя на свежий воздух.

На перекур, несмотря на то, что злоупотреблял табаком только Борис, вышла вся компания. Ночной холодок с пустыни, окружающей город изломленным овалом, приятно освежал. Сквозь пальмовые кроны несмело пробивались желтоватые блики располневшей луны. Семён, неторопливо протирая запотевшие очки, мечтательно протянул:

– Эх, покататься бы сейчас на санках, поиграть бы в снежки или, в крайнем случае, слепить бы снежную бабу и любоваться на неё всю ночь.

– Ты лучше посмотри на свою бабу, – задорно оборвал его Аркадий, – взгляни только, что вытворяет.

Все дружно повернулись в сторону Ларисы. Из раскрытых окон ресторана доносилась более чем ритмичная мелодия популярного ещё в 60-годах прошлого столетия озорного и заводного танца «Твист», возникшего на волне увлечения запрещённым тогда рок-н-роллом. Бывший товаровед ленинградского «Гостиного двора», которая также успела вкусить приличную дозу «Белого медведя», разухабисто выпевала:

«А на далёком диком севере сидел босой чувак на дереве, А под ним толпа голодная костями била в барабан,

А укуси меня за голову, а укуси меня за грудь,

Перед тобой танцую голая, ну укуси за что-нибудь».

Она, лихо покачивала на счёт раз-два располневшими бёдрами и, совершая вращательные движения пятками, подобно Евгению Моргунову из фильма «Кавказская пленница», ловко тушила окурок, неосторожно брошенный Борисом. Хирург Аркадий, мрачно взирая на эту полупьяную выходку жены своего коллеги, мрачно прографоманил: