По дороге во врачебный кабинет Аня (так представилась Борису русская туристка) рассказала, что она приехала в Израиль из Москвы на консультацию по своим медицинским проблемам.
– А что, московская профессура не берётся решить ваши проблемы? – поинтересовался Борис, – чай не на периферии живёте, а в столице.
– Берётся, то берётся, – тяжёло вздохнула Аня, – только вылечить никак не может. Вы не представляете, сколько денег уже потратила, а всё без толку. Добрые люди подсказали, что у вас, в Израиле, моё заболевание можно вылечить.
Когда Аня и Борис вошли в кабинет профессора, навстречу им поднялся высокий стройный мужчина с умными проницательными глазами. Он крепко пожал Борису руку и представился:
– Профессор Илан Эпштейн, заведующий гинекологическим отделением больницы «Ихилов». А вы, значит, переводчик?
Борис кивнул головой, а профессор начал рассказывать Ане, что обнаружилось в результате анализов и обследований, сделанных ранее. Пока он употреблял в своём медицинском рассказе фразы, не имеющие прямого отношения к врачебной терминологии, Борис без труда и почти дословно переводил, сказанное им. Но, когда дело дошло до лекарских идиом типа: дисфункция яичников, маточные трубы, вульвовагинит, эндометриоз и т. д., он замешкался. Медицинские обороты на иврите Борис познавал только по мере накопления своих болячек. Понятно, что недугов в области акушерства и гинекологии у него не было. Профессор, заметив, что он иногда делает длительные паузы в переводе, спросил:
– Господин переводчик, я вижу, у вас есть проблемы? В чём дело?
– Видите ли, профессор, – сконфузился Борис, – я, по правде говоря, не стажировался на врача-гинеколога…
– С этим мы справимся, – не дал договорить ему профессор, – поскольку у меня лечится много женщин из России, то все слова, которые вам трудно переводить, я выучил на русском языке.
Борис облегчённо вздохнул и продолжил свою переводческую деятельность. В заключение он сказал Ане, что профессор должен сделать ей операцию, после которой гарантирует полное выздоровление и что ей это обойдётся в сумму, составляющую 28 тысяч долларов. Не успел Борис перевести последние слова профессора, как Аня раскрыла свою сумку, порывисто вытащила из них пачку зелёных купюр и стала отсчитывать. Ошарашенный профессор протестующе замахал руками, едва найдя в себе силы промолвить:
– Госпожа, деньги надо платить в банке.
Не менее озадаченный Борис перёвёл его фразу по-своему:
– Анечка, помилуйте, вы не у себя в Москве на Тишинском рынке, а в государственной больнице. Есть определённый порядок оплаты за лечение.
Аня обиженно вздохнула, спрятала деньги в сумку и, кивнув ему в знак благодарности, покинула врачебный кабинет.
Борис тоже не стал задерживаться в больнице, ему предстояло заняться более приятными делами. Через полчаса он должен был быть в зале торжеств, где повара устроили для семьи Буткевичей так называемый «пробный стол». Этот, уже далеко не медицинский, термин подразумевал следующее. Для тех, кто устраивал торжество, хозяева ресторана накрывали стол, на котором размещались все яства, которые предлагают для гостей с тем, чтобы заказчики могли внести критические замечания по качеству и количеству блюд, включённых в меню. Что же касается самого торжества, то оно означало не что иное, как свадьбу младшей дочери Бориса.
Избранником Наташи оказался молодой человек, которого звали Виталий. Первые 12 лет своей жизни он прожил в белорусской столице в городе Минске, а следующие 16 лет – уже на исторической родине своих предков, в Израиле. За эти годы он успел отслужить армию в элитной бригаде «Голани», получить первую академическую степень Тель-авивского университета по специальности «юриспруденция», начать проходить стажировку в престижной адвокатской фирме и стать кандидатом в мужья дочери Бориса. Правда, соискателем он был совсем недолго. В отличие от Светланиного люберецкого жениха Владимира, Виталий, как и подобает будущему адвокату, оказался более дипломатичным и обходительным. В один из знойных летних вечеров он в сопровождении Наташи переступил порог квартиры Буткевичей, не забыв поцеловать Татьяне руку и вручить её букет из экзотических орхидей. Борис тоже не остался без внимания, получив от претендента на статус будущего члена семьи Буткевичей, наверное, по навязчивой подсказке Наташки, бутылку марочного французского коньяка. Изумлённый Борис спросил Виталия:
– Чем обязаны столь неожиданному визиту? Неужели я что-то пропустил и запамятовал, какой сегодня праздник?
– Во-первых, это не вы обязаны, а я, – робко ответил Виталий, – а во-вторых, у меня сегодня, действительно, праздник.
Борис посмотрел на настенный календарь и сказал:
– В данный момент мы находимся в середине июля, вроде бы в этот день нет ни революционных, ни религиозных праздников.
– Нет, Борис Абрамович, – взволнованно произнёс Виталий, – это мой личный праздник. Сегодня я сделал Наташе предложение стать моей женой, а сейчас я прошу у вас руки вашей дочери, которую очень люблю.
У Бориса перехватило дыхание, он хотел было сказать Виталию:
– Подожди, дорогой, не так быстро, надо обсудить, зачем спешить, – как вдруг послышался звон разбитого стекла. Оказалось, что это Татьяна от избытка нахлынувших чувств выпустила из рук хрустальную вазу, в которую хотела вставить подаренные орхидеи.
– Мамочка, милая, – воскликнула Наташа, – не переживай, это на счастье.
Ошеломлённый Борис, придя в себя и глядя в упор на взволнованную Татьяну, тихо проговорил Виталию: