Русский акцент - Страница 151

151

– Да, что там говорить, Игорь, – продолжил Борис, – именно в этот период, когда ракеты террористов появлялись в небе Ашдода чаще, чем птицы, со мной тоже произошёл курьёз.

– Что, ты тоже выскочил из своего джакузи в неглиже, – встрял в разговор профессор Ярмоленко.

– Нет, Виктор, – отмахнулся от него Борис, – мой стриптиз вряд ли вызвал бы такие положительные эмоции окружающих, как от моей гламурной соседки.

Он рассказал, как у себя в Ашдоде, утром пятничного дня пошёл в супермаркет за покупками. По дороге в его смартфоне в режиме реального времени зазвучал сигнал «красный цвет» (так называют в Израиле сигнал воздушной тревоги). Поскольку пять дней в неделю Борис находился в Тель-Авиве, то оповещение в телефоне было настроено на этот город. Вся беда заключалась в том, что он забыл переключиться на Ашдод, в котором находился в данный момент и, разумеется, подумал, что сигнал предназначается для ашдодцев. Когда же человек не успевает добраться до укрытия, штаб гражданской обороны предписывает лечь на землю, закрыть голову руками и в таком положении пролежать десять минут. Борис выполнил всё в соответствии с указаниями многоуважаемого штаба и спокойно отдыхал себе на тротуаре, пока не услышал над собой шум каких-то голосов. Подняв голову, он увидел группу, сгрудившихся над ним, людей. Кто-то уже собирался вызывать скорую помощь, думая, что с человеком что-то случилось. Только какое-то время спустя Борис понял, что сигнал тревоги прозвучал не в Ашдоде, а в Тель-Авиве. Единственное, что пострадало в этой неординарной ситуации, так эта белая тенниска Бориса, которой он плюхнулся, на влажный от недавнего дождя, тротуар.

– Вот такие у нас, у израильтян, совсем нетривиальные будни, – закончил свой рассказ Борис.

– Да, совсем непросто жить в вашей маленькой стране, – прервал затянувшуюся паузу профессор Буцько, – сало потреблять запрещается, по улице ходить опасно: если и ракета не упадёт на голову, то того и гляди какой-то невоспитанный мусульманин воткнёт нож в спину.

– Знаете, мужики, – задумчиво сказал Борис, – если без высокого слога, если по-простому, то жить в этой стране, действительно, непросто. Неотъемлемыми компонентами этой, порой экстремальной, жизни здесь являются практически непрекращающиеся теракты, изнуряющая жара и высокая влажность, заоблачные цены на недвижимость. Да мало ли что ещё.

– Раз такое дело, Борис, – чуть ли не обрадовался профессор Маслов, – возвращайся в Москву, место доцента ждёт тебя на твоей же кафедре, через год аттестуем тебя на профессора.

– Спасибо, Игорь, за доверие, но, поверь, не тянет меня под кремлёвские звёзды, – возразил Борис, – и не потому, что они красиво сияют, а плохо освещают дорогу в будущее, и не потому, что здесь я зарабатываю больше.

– А что же, прости великодушно, – вклинился в разговор профессор Буцько, – держит тебя на этой пороховой бочке, готовой в любой момент взорваться?

– Бочки взрываются теперь не только в Израиле, – не согласился с ним Борис, – а и в Москве, Париже и Барселоне. Но не в этом даже дело. Не знаю, как это объяснить, но просто на этом крошечном святом кусочке земного шара я чувствую себя невероятно комфортно. Мне хорошо здесь дышится, прекрасно работается, у меня появились много надёжных, если и не друзей, то, по крайней мере, единомышленников и, в конечном итоге, я здесь свой среди своих.

– Ты имеешь в виду, – едва слышно спросил кто-то из проессоров, – что ты здесь еврей среди евреев и что это является для тебя определяющим.

– Вовсе нет, – сорвавшись на фальцет, выкрикнул Борис, – поверьте, у меня в Москве осталось много друзей русской национальности. К ним я причисляю и чистокровного украинца, профессора Ярмоленко, который сейчас находится среди нас. Я совсем не покривлю душой, если скажу, что каждого из них я не променяю на десяток евреев. Больше того, если иногда недалёкие люди в Москве меня называли обидным словом «жид», то здесь в Израиле даже интеллигентные люди величают меня вполне любезным и пристойным словом «русский».

– Тебя это обижает, Борис, – полюбопытствовал профессор Маслов.

– Когда моего внука в детском садике, – пожал плечами Борис, – какой-то, марокканского происхождения, сверстник обозвал «русской свиньёй», это не дало мне повода для ликования. Но, когда мою дочку в школе презрительно не назвали, а обозвали «русской», она торжественно заявила мне:

– Ты знаешь, папа, я горжусь, что я «русская», я счастлива, что родилась в России!

Борису не дали продолжить, прервав его аплодисментами. Все встали со своих мест, подняли рюмки и опустошили их под кем-то выкрикнутый тост:

– За русский акцент! За Израиль! За Россию! За Украину! За Белоруссию! За дружбу! «Лехаим!».

Глава 39. Свадьба Светланы

Русский акцент присутствовал и на бракосочетании старшей дочери Светланы. Свадьба праздновалась в русском ресторане. Жених и невеста не стояли под традиционной хупой. Мать жениха, очаровательная Таисия Алексеевна, была русской по национальности. По этой причине Светланин избранник Владимир, с которым она училась в университете, несмотря на то, что его отец, с бабелевским именем Беня, был чистокровным иудеем, не считался галахическим евреем. По этой причине он не мог подняться под белый балдахин, называемой хупой. До приезда в Израиль Владимир проучился восемь классов в одном из самых неблагополучных городов Подмосковья, в городе Люберцы, в котором ему на всю жизнь вбили в голову, что «религия – опиум народа». Посему, если бы кто-то и произвёл бы Владимира в чистокровные евреи, он всё равно отказался бы от религиозного обряда бракосочетания. Поскольку институт гражданского брака в Израиле не существует, Светлана и Владимир поехали регистрировать его на Кипр.

151