– Пусть твой муж позвонит Даниэлю, я почти уверен, что он что-нибудь подыщет для него. Такие специалисты не должны пропадать в еврейском государстве.
Когда за ужином Таня протянула Борису листок с номером телефона и поведала ему с чем это связано, он, едва не подавившись куском жареной говядины, вскочил из-за стола, подбежал к любимой супруге и неистово закричал:
– Танюша, родная, ты даже не представляешь, что ты для меня сделала. Считай, что я уже работаю в Технионе. Нам придётся переезжать в Хайфу.
– Боря, ты случайно не перегрелся на солнце, – осадила его пыл Татьяна, – с чего ты взял, что тебя уже зачислили на кафедру.
– Таня, ты ничего не понимаешь, – продолжал верещать Борис, – мне сказали, что в Израиле при устройстве на работу главное – это протекция. А она твоими усилиями, дорогая, уже у меня в кармане.
Таня не очень разделяла совсем не оправданный оптимизм своего мужа. В тоже время ей очень не хотелось понижать пробудившийся в нём жизненный тонус. Поэтому она, уже не переча ему, тихо спросила:
– Боря, а что означает слово Технион?
Технион, – воодушевился Борис, – это не что иное, как политехнический или технологический университет. Он расположен на склоне живописной горы Кармель в Хайфе, насчитывает около 100 учебных и служебных корпусов и имеет полсотни научно-исследовательских центров.
– Ничего себе, – протянула Таня, – даже в Москве, в институте инженеров геодезии, аэрофотосъёмки и картографии (МИИГАиК), где ты работал, не было такого количества корпусов.
– Ну, какая Москва, Танюша, – взъерошился Борис, – у нас было всего два учебных корпуса. Но дело, разумеется, не в их количестве.
– А в чём же тогда, – посмотрела Таня на разгорячившееся лицо мужа, – по каким критериям, Боря, ты недооцениваешь родную столицу и свою альма матер. Неужели израильское периферийное учебное заведение, о котором я никогда ничего не слышала, имеет такой авторитет.
– Представь себе, – отчеканил Борис, – что израильский Технион занял седьмое место в рейтинге лучших университетов мира. Мало того, он оказался и единственным университетом за пределами США, попавшим в первую десятку этого престижного списка. Перед ним – только легендарные американские университеты Принстон, Гарвард, Стэнфорд, Массачусетсе и ещё два университета. Это ведь о чём-то говорит.
На следующее утро Борис уже сидел в рейсовом автобусе, следующего из Беер-Шевы в Хайфу. За окном быстро проносился почти безжизненный, залитый уже горячим утренним солнцем, пустынный декор. Когда, проехав половину пути, миновали плоские, уставленные солнечными бойлерами, крыши Тель-Авива, заоконный ландшафт стал приобретать зеленые оттенки. Это означало, что автобус въехал на приморскую равнину, окаймляющую Израиль с севера на юг. Здесь, наконец, проявилось Средиземное, самое что ни есть голубое, тёплое и ласковое море, окаймлённое золотистыми песчаными дюнами. Эксклюзивный пальмовый коллаж за окнами автобуса неожиданно прервался малахитовым горным поднебесьем, венчающим въезд в северную столицу Израиля город Хайфу. Ещё через полчаса, слегка вспотевший от влажного морского бриза, Борис размеренно шагал по территории студенческого кампуса. Около входа в него он увидел две пальмы, которые отличались от остальных тем, что были посажены ещё в 1923 году великим Альбертом Эйнштейном во время его визита в Палестину. После образования еврейского государства именно он высказал мысль, что Израиль может выиграть сражение за выживание только благодаря разработке специальных знаний и технологий. Отыскать нужный корпус, где располагалась кафедра геодезии, оказалось совсем непростым делом. По сути дела Технион располагался на громадной, более 300 гектаров, территории, представляющей собой национальный парк, оформленный в лучших стилях садового искусства. В лабиринтах этого во многих местах нерукотворного сада рассыпались учебные корпуса, лаборатории, здания общежитий, спортивные комплексы, амфитеатр, поликлиники, магазины, кафе и даже синагога для религиозных преподавателей и студентов. Прошло немало времени, прежде чем Борис нашёл здание факультета гражданского строительства, одной из специальностей которого была геодезия и картография.
Профессор Даниэль Вассерман, после того, как Борис, путая несколько ивритских слов, которые ему удалось выучить, с не множеством английских, всё-таки представился, усадил его в кресло против себя и предложил чашечку кофе. Для постороннего наблюдателя их беседа напоминала театр мимики и жестов. Профессор говорил с ним на хорошем английском, но заметив, что Борис, не понимает его, начал невпопад размахивать руками и крутить головой в трёх плоскостях, надеясь, что эти телодвижения придадут его британскому наречию необходимое понимание со стороны собеседника. Борис, в свою очередь, пожимал плечами, вращая их из стороны в сторону или сверху вниз, в зависимости от интонации профессора, и мысленно проклинал нерадивых преподавателей, которые так и не смогли обучить его английскому языку. По правде говоря, дело было не столько в учителях, сколько в методике, которую их заставляли брать на вооружение. Суть её сводилась к тому, чтобы не научить языку, а то, мол, не дай бог, поедут за границу и выдадут самую страшную тайну СССР, где находится его столица, город-герой, Москва. Говорят, что ещё лично Иосифом Виссарионовичем Сталиным было отдано распоряжение переработать программы по иностранным языкам в школах и вузах так, чтобы граждане СССР говорить них не могли. Что касается Бориса, то для него указание «вождя народов» было полностью выполнено. Разговор с профессором не сложился, да и он, учитывая отмеченное, не мог получиться даже теоретически. Профессор, понимая этот неопровержимый факт, загадочно улыбнулся, обнял Бориса за плечи и препроводил в другой кабинет, на котором красовалась чёрно-белая вывеска с надписью «dean». Это английское слово было созвучно русскому, поэтому, Боря скорее догадался, чем понял, что внутри кабинета размещается не кто иной, как декан факультета. Профессор, указывая декану на Бориса, проговорил несколько фраз на иврите и вышел из кабинета. За полуовальным письменным столом сидел немолодой седой человек, который, не глядя на Бориса, обстоятельно просматривал его документы. Прошло не менее десяти минут прежде, чем он стремительно для его грузной фигуры вскочил из-за стола и, протянув Борису руку, чуть ли не выкрикнул на достаточно сносном русском языке: